…Пригревшись на швейцарско-альпийском солнышке, да опершись на лыжные палки, снилось мне, что в пятницу после «честных выборов» все (кроме особо виноватых, т.е. вовремя не приказавших накидать в урну то, что от нее – от избирательной урны ждали) на веренице иномарок отправились к Вячеславу Дмитриевичу на званный ужин в Богучарово.
Вячеслава Дмитриевича вы может и не знаете; для вас – политкобелей со старой площади, он — ничтожество, нуль, для нашего же брата — его заместителя, не парящего высоко под кремлевскими небесами, он велик, всемогущ, высокомудр. Отправились к нему все, составляющие его, так сказать, подножие или коврик для вытирания ног ну, и… сами знаете чего. Пошел и я с Татьянпетровной.
Фашированная белуга и закуски были такие великолепные, что выразить вам не могу, милостивый государь: нежненькие, заманчивые и отзывчивые, как председатели участковых комиссий. Возьмешь один кусок чего-то такого, черт его знает, обмакнешь во что-то еще более вкусное, съешь — другой сам в рот (как правильно отмеченный за «Ведмедя» бюллетень в урну) лезет. Деталями, орнаментами и комментариями на фоне повального повышения цен для пенсионеров и других, путающихся под ногами оппозиционеров преемственности власти, стабильности курса и никому не ведомого плана имени нашего Гаранта-паровоза, были: фрукты тропические, икра свежая (черная да красная), семга, лосось и куропатка в своем соку. Вин, водок и коньяков целое море. Пили за какую-то победу, поздравляли Вячеслава Дмитриевича и друг друга с сохранением курса, и опять, тостуя, на счет: «семь-один» с преданно-выпученными глазами отставного унтер-офицера орали «ура! ура! Уррраааааа!»…
…После всего сожранного, осетровую уху ели, а после ухи, томно поикавши да сладко порыгавши еще раз куропаток с подливкой. Так укомплектовались, что Татьянпетровна тайком расстегнула пуговки на юбке и, чтобы никто не заметил сего либерализма, накрылась с головой салфеткой.
Вячеслав Дмитриевич, на правах нашего начальника, которому всё и всегда позволено, расстегнул не только жилетку и сорочку, но и ширинку. После обеда, в кулуарных предбанниках закурили, с дозволения их дворянского превосходительства, сигары и повели беседу про «честные выборы». Мы, делали вид, что, развесив уши, слушали, а Вячеслав Дмитриевич, говорил. Сюжетцы были всё больше юмористического характера, избирательно-подтасовочного… Вячеслав Дмитриевич рассказывал, как он, будучи кандидатом и должностным лицом в одном лице, облапошил всех центрально-окружных с явкой, открепительными удостоверениями, а главное – высокопроцентным голосованием за «Ведмедя» и, видимо, желал казаться остроумным. Не знаю, сказал ли он что-нибудь смешное или как всегда каламбурил по солдафонски да хамски и раскатисто, но только помню, что Татьянпетровна ежеминутно толкала меня в бок вилкой с недоеденным балыком и по-кошачьи шипела:
— Смейся!
Я раскрывал широко рот, выпячивал коренные зубы и смеялся, как от липовых листовок обладминистрации, которые от имени СПС, призывала в ряды «правых сил» больных СПИДом, сифилисом и манила в агитаторы за Белых-Немцова прокаженных всех стран и народов. Раз даже взвизгнул от смеха, как от оплаченных «Ведьмедем» от имени «Патриотов» мазовских «ТТ» и «ЧК» по телеканалу Нуждихина-Авилова, чем обратил на себя всеобщее внимание.
— Так, так! — зашептала Татьянпетровна. — Молодец! Вячеслав Дмитриевич глядит на тебя и смеется, как от предсказанных мною 70-ти процентной явки и 80-ти процентной победы… Это хорошо; может, в самом деле, и не даст тебе коленом под заднее место по результатам «честных выборов», на кого-нибудь другого нашу «честность» спихнем!
— Н-да-с! — сказал между прочим Вячеслав Дмитриевич, начальник наш, пыхтя и отдуваясь передом и задом. — Теперь мы семгу-ананасы кушаем, наисвежайшую икру употребляем, жену белотелую, одновременно с прочими дамами, ласкаем. А «тачки» у меня такие, что не только ваша братия заместительская, а даже некоторые люди из-за кремлевской стены засматриваются и вздыхают. А мой коттедж в Богучарове с прудом да с блядями…. э-э-э…с лебядями видели? Хе-хе-хе… То-то вот! Не ропщите, не сетуйте и вы, покуда до конца, т.е. до моей отставки, не доживете! Всё бывает, ну и всякие перемены бывают… Ты теперь, положим, ничтожество, нуль, соринка… изюминка – мой зам и все — а дальше…кто знает? Может быть, со временем и того… судьбы человеческие за вихор где-нибудь в Кремле возьмешь! Или же, наоборот, я кого-нибудь из вас — замов за тот же вихор возьму от нечего делать… А потом помотаю, уволю да и уйду от вас в Думу государеву…А Коржика мы по дыре Маршалко… то есть мешалкой…Всякое может быть!
Вячеслав Дмитриевич помолчал, покачал головой и продолжал:
— А прежде-то, прежде что было! А? Боже ты мой! Памяти своей не веришь. В сапогах кирзовых, в рваных курсантских галифе, со страхом и трепетом в Засеку бегал… За целковый, бывало, две недели работаешь на Шебунова. Да не даст тебе этот целковый, нет! А скомкает да в лицо бросит: лопай, мол, премию за «левый» экспорт в запрещенную для поставок оружия страну! И всякий тебя раздавить может, уколоть, обухом хватить… Всякий оконфузить может… Идешь с докладом к Шебунову, глядишь, а у дверей секретарша сидит. Подойдешь ты к этой секретарше да за лапочку, за лапочку. Извините, мол, что мимо прошел. С добрым утром-с! А секретарша на тебя: рррр… Глава пролетарско-районный тебя в шебуновской приемной под ребро локтем — толк! а ты ему: «Мелких нет, Владимир Сергеевич!.. Извините-с!» Больше всего я натерпелся и поношений разных вынес от этого вот сига копченого, от этого вот… крокодила! Вот от этого самого смиренника, от упомянутого Шебунова!
И Вячеслав Дмитриевич указал на крупного пузатого старика, сидевшего рядом с Татьянпетровной. Старик мигал утомленными глазками и с отвращением не с того конца курил сигару. Обыкновенно он сигары не курит, а их просто жует, но если Вячеслав Дмитриевич предлагает ему сигару, то он, после назначения Вячеслава Дмитриевича на главнейшую должность, даже будучи выпертым на пенсию, считает неприличным отказываться.
Увидев устремленный на него палец Вячеслава Дмитриевича, он страшно сконфузился и завертелся на стуле как от глистов.
— Много я претерпел по милости этого смиренника! — продолжал Вячеслав Дмитриевич голосом екатерининского наместника Кретчетникова.
— Я ведь к нему к первому под начало в КБП попал. Привели меня к нему в смирненького, серенького, ничтожненького в шинельке артеллеристской. И стал он меня честного с его дерьмовой оборонпродукцией доставать да есть… Что ни партия «Кортиков» недоделанных — то: хоть нож в сердце, что ни дюжина «Корнетов» до ума не доведенных — то: хоть пуля калибром 7,62 в грудь. Все принимать да подписывать меня за «зеленые» заставлял…
Теперь-то после того как я его со всех должностей снял да в пенсионный расход отправил, он червячком глядит, убогеньким, а прежде что было! Нептун! Небеса разверзеся! Долго он меня терзал! Я и писал ему диссертации всякие, и за пирожками бегал, тапочки стоптанные чинил, жену его старую по притонам для развлечения водил. Всякие угождения ему делал. Табак жевать выучился! Н-да… А всё для него… Надо, думаю, чтоб табакерка при мне постоянно была на случай, ежели пожевать попросит. Шебунов, помнишь?…
…Приходит к нему однажды моя первая жена и просит, дурочка, его чтоб он Вячеслава Дмитриевича, меня то есть, на два дня домой отпустил, потому как ей женщине не в моготу одной по ночам в постели холодной. Я тогда, понимаете, с одной подругой в КБП невзначай спутался да, работой прикрываясь, домой недели две не появлялся… Вот и пришла прошлая жена-дурочка к Шебунову, чтоб значит меня…Хе-Хе-Хе…Домой отпросить. Как накинется на нее Шебунов с расстегнутой ширинкой, да как вытаращит… это самое… секретное оборонное изделие, да как закричит: «Да он у тебя лентяй, коль от супружеских обязанностей увиливает, да он у тебя дармоед, коль ничего с тобой, как с женщиной вот уже две недели поделать не в состоянии, да чего ты, дура, смотришь!.. Иди ко мне!» Вздрогнула женушка, попятилась, да так, попятившись, через проходные домой задом и вышла, да и слегла, заболела от перепугу и померла бы в постельном одиночестве, если бы я с ней во время не развелся, да шоковой терапией не вылечил…
Вячеслав Дмитриевич вытер глаза платочком и залпом выпил бутыль виски.
— Женить меня на своей старой жене собирался, да я на ту пору… к счастью, от перевыполнения плана по производству кастрюль вместо оборонзаказа горячкой заболел да полгода в Эмиратах на выставках оттягивался. Вот что прежде было! Вот как в 90-х живали! А теперь? Пфи! А теперь я… я над ним… Он мою вторую… (или третью?)… да, точно… вторую…жену в театры водит, он мне табакерку подает и вот сигару курит. Хе-хе-хе… Я ему в жизнь перчику… да гексагенчику! Шебунов!!
— Чего изволите-с? — спросил Шебунов, вставая и вытягиваясь в
толстую стельку.
— Трагедию представь!
— Слушаю!
Шебунов вытянулся, нахмурился, поднял вверх руку, скорчил лысую рожу и пропел сиплым, дребезжащим голосом:
— Умри, вероломный Оборонэкспорт! «Зеленых» жажду!!
Мы покатились со смеху.
— Шебунов! Съешь этот самый кусок хлеба с гексагеном!
Сытый от пенсии Шебунов взял большой кусок ржаного хлеба, посыпал его бездымным порохом и сжевал при громком смехе.
— Всякие перемены бывают, — продолжал Вячеслав Дмитриевич. — Сядь, Шебунов! Когда встанем, пропоешь что-нибудь глупое…Типа: «За честные выборы!!!» Тогда ты, а теперь я… Да… Так вот чуть не померла первая женушка… Да…
Вячеслав Дмитриевич поднялся и покачнулся…
— А я, когда на старой площади — молчок, потому что маленький, серенький… Мучители…Варвары… Зато теперь здесь в Богучарове я… Хе-хе-хе… А ну-ка ты! Ты! Тебе говорят, колобок глазастый!
И Вячеслав Дмитриевич ткнул пальцем в сторону Татьянпетровны.
— Бегай вокруг стола и пой петушком!
Татьянпетровна улыбнулась, приятно покраснела и засеменила вокруг стола Вячеслава Дмитриевича. Я за ней.
— Ку-ку-реку! — заголосили мы оба и побежали быстрее.
Я бегал и думал:
«Быть мне заместителем Вячеслава Дмитриевича, как и прежде! Теперь уж точно не выгонит,…. даже за результаты «честных выборов»…, даже после поданного заявления об отставке….»
…И тут я проснулся. «Да, пропади вы все пропадом, — подумал я отгоняя остатки глупого сна, — еще попросите вернуться! Да только — хрен вам! Пока таможня дает бобло, вернусь во Внештерминал! От Василия ушел, от Могилы я ушел, а от тебя Будка и подавно уйду!!!»
И покатился я по альпийско-швейцарскому снегу вниз… к победе на выборах в облДуму, да к креслу ее спикера…