Это был гениальный писатель, мыслитель, философ, но…

В этот день родился наше всё

Человеку и веломаршруту

«А не замахнуться ли нам, товарищи, на Льва нашего, понимаешь, Толстого?» — «И замахнемся!» Вот и замахнулись: на ОТР моя любимая рубрика «Пять вечеров с…». В данном случае со Львом Николаевичем Толстым.

Вот это молодцы, въехали так въехали! Кстати, Вильяма нашего Шекспира он очень не любил, но это детали. А так «Пять вечеров с Толстым» — это смело. Знаете, как будто у Господа Бога взять интервью. Причем Толстой был богом как вседержителем — око за око, зуб за зуб, ничего не прощал, не оставлял всуе, — так и прообразом Иисуса Христа, не меньше. Да, поцелуй врага своего, подставь вторую щеку и всё такое — это Лев Николаевич воспринял просто буквально. И когда у него появились вопросы к официальной Русской православной церкви, она, церковь, не смогла выдержать такого напора и удалила, отстранила великого писателя от своего лона. В общем, испугалась проклятых вопросов. А он имел право их задавать, имел.

И вот вопрос мне как журналисту: хотел бы я взять интервью у человека, позиционировавшего себя именно как Господь Бог? Ох, не знаю. У Толстого, скорее всего, нет. Потому что это был гениальный писатель, мыслитель, философ, но жизнь его вела в такие облака, такие дебри, куда ни одному грешному человеку не добраться.

В его произведениях, прежде всего художественных, это был идеальный Толстой, потому что так писать не мог никто, абсолютно. Но вот человек Лев Толстой… Правда, здесь еще один проклятый вопрос: стоит ли разделять Жизнь такого человека и его простую, обыденную семейную жизнь? Он же сам в своем дневнике все про себя откровенно написал. И в первый же день показал это своей юной 17-летней супруге. Да, она ужаснулась и до конца дней своих была под впечатлением таких откровений.

Когда они ехали на тройке домой, в Ясную Поляну, после свадьбы, он прямо там же овладел ею, а потом в том же дневнике написал: «Не то». И не давал Софье Андреевне, Софочке, жизни своей гиперсексуальностью. Вот и получилось 11 детей. А затем великий писатель передумал и сказал, что теперь будет заниматься сексом только ради рождения ребенка, и никак по-другому. А еще дальше вообще отказался от интима, близости, посчитав это верхом греха, пошлости и гадости. Ну да, бурная молодость — вот она где откликнулась.

Потом он все свои доходы решил отдать государству. А что же она, мученица Софья Андреевна, а что же дети, семья? Нет, он так решил, а значит, так и будет. Она ревновала его к Черткову, к завещанию, к дневникам. На старости лет она уже подслушивала и подглядывала, что он делает, подсматривала, о чем пишет. А он гонялся за ней, старушкой, и не мог остановиться. Вот поэтому вряд ли бы я взял интервью у Льва Николаевича.

Полная версия: Александр Мельман, «Московский комсомолец»

Наши:
Телеграм
ВК