Антикультурный код: “мягкая сила”, разрушающая Россию

Чуть меньше, чем маркетинг, чуть больше, чем вторжение

Фото: Shutterstock | Коллаж от Александра Воронина | Fitzroy Magazine

Мы похожи намного сильнее, чем кажется.

Высокие и низкие, блондины и брюнеты, выпускники университетов, колледжей и те, кто с трудом окончил среднюю школу, богатые и не очень… Мы часто не замечаем друг друга, относимся друг к другу свысока или настороженно, морщимся, услышав малопонятный сленг или простонародные словечки, хохочем над плоскими шутками медийных кривляк или отворачиваемся, презрительно пожимая плечами. Мы всё равно остаёмся похожими.

Пока остаёмся.

Нам не нравятся некоторые шутки, но мы их понимаем. Мы не слушаем песни, но знаем, о чём они. Мы читали классические романы и лучших поэтов. Как минимум — лучших. Иногда нам кажется, что все эти знания — маловостребованная ерунда, которой нас для чего-то пичкали в школе, говорим, что ничего из этого никогда не пригодится, и не понимаем, какое влияние эта “ерунда” оказывает на нашу жизнь. Не задумываемся о том, что выросли на одном культурном поле. На невероятно большом и древнем поле, которое видело грандиозные победы и величайшие научные открытия; на поле, переполненном фактами и легендами, на котором стоят герои далёких дней и люди, творившие историю буквально вчера, на котором звучат песни и шелестят страницы великих книг; поле, на котором эхом звучат голоса предков, поле, благодаря которому мы используем одинаковые афоризмы и поговорки.

Именно это огромное, тысячелетнее поле создаёт культурный код общества — формирует уникальные особенности, отличающие нас от представителей других цивилизаций, и наделяет уникальной самоидентификацией на всю жизнь. Поле, на которое мы попадаем с самого рождения.

Один мой хороший товарищ рассказывал, что в восемь лет прочитал прекрасную книгу Александра Степанова “Порт-Артур”, сложную, многоплановую эпопею о русско-японской войне начала ХХ века. Не без помощи родителей, конечно, но прочитал, и несколько раз перечитывал в зрелом возрасте. Та война была нами проиграна, однако Степанову удалось рассказать о ней так, что подвиг русской армии и русских солдат не вызывает у читателя сомнений — и мой товарищ навсегда обрёл уважение к Родине и флагу. К народу, обладающему высочайшей силой духа. А главное — ощутил сопричастность со своим миром, которая осталась с ним навсегда.

Первые годы жизни — самые важные. Именно тогда ребёнок постоянно пребывает в монокультурной среде, впитывает то, что слышит от родителей и близких людей, и именно в эти годы закладываются основы культурного кода, его фундамент. И то, что ребёнок услышит, что запомнит, будет иметь огромное значение до конца его жизни. Во многом определять его оценки и поступки, в том числе — на бессознательном уровне.

Помню, как был ошеломлён публичной, то есть идущей в открытом пространстве социальной сети, дискуссией о том, с какого возраста необходимо рассказывать детям о репрессиях и тяготах, пережитых заключёнными в тридцатые годы ХХ века. Большинство участников обсуждения — а среди них были издатели, критики, писатели и считающие себя таковыми — так вот, большинство из них высказывалось в том ключе, что наилучший возраст для этого — восемь-девять лет, а книги для малышей должны в обязательном порядке снабжаться шокирующими картинками. Послушав, а точнее, почитав идущую дискуссию, я не удержался от недоуменного вопроса: “Зачем?”, после которого был мгновенно и безапелляционно обвинён во всех смертных грехах и навсегда изгнан из группы. Собственно, поведение участников обсуждения дало однозначный ответ на мой вопрос: пропаганда не терпит иного мнения и все несогласные должны быть отодвинуты от дискуссии.

А вопрос — для чего детям знать подобные подробности? — повис в воздухе.

Он может показаться наивным, если не вспомнить о том, что в первые годы жизни ребёнок жадно впитывает культурный код без какого-либо противодействия, принимая информацию на веру. Ребёнок не знает многих фактов, не силён в анализе, навыки которого совершенно необходимы при рассмотрении сложных исторических вопросов. Ребёнок оперирует лишь понятиями “хорошо” и “плохо”, и потому получает чёткую изначальную установку.

Коллаж от Александра Воронина | Fitzroy Magazine

В истории каждого государства есть и светлые, и тёмные пятна — иначе попросту не бывает. Однако власти любого государства прикладывают максимум усилий для того, чтобы представить свою страну, свою историю и своих героев в максимально выгодном свете. И требуют от окружающих уважения к ним. Многие действия Мао Цзэдуна были, мягко говоря, спорными, однако авторитет основателя современного Китая не подвергается сомнению. Все любят Шерлока Холмса, а многие и вовсе фанатеют от эпохи “викторианской Англии”, но мало кто вспоминает, или хотя бы старается не вспоминать о лютых зверствах, творившихся англичанами в Индии, о том, что именно они стали создателями первого в истории глобального наркотрафика, подсадив на дешёвые индийские наркотики едва ли не весь Китай. Вы романтично улыбаетесь, услышав волнующее сочетание “чайный клипер”, но не задумываетесь, а то и вовсе не знаете, что в Шанхае и Гонконге эти суда называли “опиумными”. Почему — догадайтесь сами. Об этом нет нужды вспоминать. Давайте восхищаться Холмсом, Ватсон, а в пять часов пить чай. Культурный код англичан наполнен исключительно победами. Огораживание? — нет, не слышали. Тотальное истребление ирландцев и продажа в рабство половины выживших? Да кому это интересно, кроме ирландцев? Детям об этом рассказывать не станут.

Так почему же нашим детям необходимо вдалбливать в головы страшилки о “кровавом” Иване Грозном, “Российской империи — тюрьме народов” и репрессиях?

Потому что культурный код — это не только набор афоризмов и поговорок, это базовые паттерны, определяющие народную психологию и поведенческие реакции.

Представляете цену вопроса?

Культурный код определяет психологию и поведенческие реакции.

Снова мимо?

Тогда давайте уточним.

Мыслители Древней Греции подарили нам огромное количество интереснейших идей, многие из которых не просто дожили до наших дней, но и во многом определяют нашу жизнь — достаточно вспомнить понятие “демократия”. Но сейчас меня куда больше интересуют их достижения в области управления, поскольку именно эллины впервые разделили руководителей на тактиков и стратегов, указав разницу между мышлением приземлённым и глобальным, выходящим за рамки человеческой жизни. Тактик, или, выражаясь современным языком – “эффективный менеджер”, должен обеспечить быструю и качественную постройку новой дороги — конкретный пример сейчас не важен, — стратег обязан продумать, куда должна вести эта дорога, какой обеспечивать грузопоток, заложить возможности модернизации и расширения, для того, чтобы дорога не просто появилась, а окупила себя и не потеряла значения даже через тысячу лет. Как римские дороги в Европе. Тактик оперирует событиями. Стратег — временем. Он смотрит не на “сейчас”, а на десятилетия вперёд, стратег — это человек государственного мышления.

На первый взгляд всё понятно, однако в реальности стратегов крайне мало, осознать принимаемые ими решения невероятно сложно, особенно в наше время, когда взят глобальный курс на тотальное упрощение повседневности. Элегантные, прекрасно продуманные “игры в долгую” никуда не делись, просто их смысл ускользает от массового сознания именно в силу сложности замысла, а раз их нет в массовом сознании, их не существует. Не верите? Расскажите мне, навскидку, без поиска в сети, о зверствах, творимых венгерской армией на территории СССР, о том, как от выходок этих беспощадных убийц потряхивало даже немцев и прибалтийских фольксдойче, о том, что в Красной армии появился негласный приказ не брать мадьяров в плен и их в буквальном смысле слова закапывали. Расскажете об этом? Некоторые расскажут, не сомневаюсь, но большинство сильно удивится. Как же так: Будапешт — тихая, уютная столица европейского секс-туризма, и вдруг такие зверства! Откуда? Этой истории в нашем массовом сознании нет, а значит, её вроде как и не существует. Зато на территории Воронежской области располагается отвратительное капище: кладбище убийц и насильников. Такое вот “прощение”.

И короткая память.

Запредельно короткая.

Что же касается стратегов, их задача — обеспечить процветание своего государства на протяжении как можно большего периода времени, устроить так, чтобы оно становилось сильнее, а соседи не причиняли хлопот. Причём за двести последних лет понятие “соседи” расширилось настолько, что речь идёт уже о соседях по планете. О государствах достаточно мощных, чтобы классический военный конфликт с ними грозил непредсказуемыми последствиями. Появление и распространение ОМП урезало возможности военно-стратегического маневрирования, однако необходимость сохранения и/или завоевания лидирующего положения никто не отменял, а значит, для решения задачи необходим иной подход.

И он был найден.

Если невозможно победить армию вероятного противника, то зачем её побеждать? Достаточно сделать так, чтобы она просто не явилась на сражение. Можно раскачать обстановку в стране и обратить недовольство граждан против государства. Это не сложно. Дважды в течение ХХ века, Россия теряла свою государственность не по итогам военного вторжения, а в результате активной пропагандистской кампании. Дважды огромную страну побеждало Слово. Но оба раза государство возрождалось, пережив невероятные лишения и потери. Его возрождали мы, люди, каждый из нас. Поскольку мы привыкли жить в большой, сильной России. Поскольку этого требует наш культурный код.

Наш культурный код вступил в противоречие с интересами “уважаемых партнёров”. Что же с ним делать?

Коллаж от Александра Воронина | Fitzroy Magazine

В середине семидесятых годов компания Nеstlе заинтересовалась Японией и обратилась к малоизвестному тогда учёному Клотеру Рапаю с просьбой провести исследование и определить возможности продвижения кофе на новый и весьма перспективный рынок. Рапай выяснил, что в стране с богатейшими чайными традициями продвигать кофе “в лоб” не имеет смысла, и предложил заказчику долгосрочную стратегию, основанную на взломе японского культурного кода. Вместо того чтобы продавать кофе в стране чая, Nеstlе наводнили японские магазины детскими десертами со вкусом кофе, внедряя новый вкус в код следующего поколения. На первый взгляд кажется, что стратегия чересчур сложна, однако для крупной корпорации, как и для большого государства, десять-пятнадцать лет — это всего лишь десять-пятнадцать годовых отчётов, не более. А в штате крупных корпораций в обязательном порядке присутствуют стратеги, способные рассчитать развитие бизнеса на поколения вперёд. Стратеги поверили Рапаю, и вскоре Nеstlе закрепилось на японском рынке.

Клотер Рапай: “Обнаружив отсутствие значимого образа кофе в Японии, я убедился, что ранний импринтинг имеет колоссальное влияние на поведение людей…”

Как видим, для умного человека нет ничего невозможного. И если вторжение в культурный код позволило массово продавать кофе вчерашним любителям чая, то почему бы не продать другому народу другую зависимость? Какую?

Да какую угодно.

Любой народ опирается на своё прошлое, стоит на фундаменте тысячелетней истории и гордится ею. Гордость за прошлое своего народа, своего государства — это аксиома. Краеугольный камень, на котором держится всё. Потому что гордость делает сильным, не позволяет склонить голову и опуститься на колени, не позволяет стать услужливым лакеем.

Посмотрите на фотографию поистине гордого, смелого и очень сильного человека — простого солдата Красной Армии, взятого в плен в начале Великой Отечественной войны. Это очень известная фотография. Через несколько минут немцы убьют человека. Человек об этом знает, человек понимает, что уже мёртв, но сколько гордости в его позе, сколько высокомерия во взгляде на серых немцев. Он смотрит на своих убийц с презрением, как на мусор, и не собирается молить о пощаде.

Гордость — это не только сильные люди. Гордость — это независимость государства.

Наши предки открывали новые земли, воевали, изобретали, создавали великолепные романы и архитектурные жемчужины, мы первыми вышли в космос и придумали атомную энергетику, показав миру, во что нормальные люди могут превратить оружие. Отрицать эти и многие другие достижения невозможно — пока невозможно, поэтому логично просто умолчать, или же постараться принизить их значение для истории. И обязательно — обязательно! — навязывать мнение, что каждое достижение стало индивидуальным подвигом человека, противостоящего государству. Никак иначе.

Отторжение, абсолютное неприятие гражданином государства является важнейшей темой в большинстве современных творческих продуктов. В том числе тех, которые были созданы на гранты этого самого государства. И получается абсолютно фантасмагорическая картина, в которой якобы репрессивное государство заливает деньгами и благами своих ненавистников, активно спонсируя взлом культурного кода на котором оно, собственно, и держится.

Зазеркалье?

Ну, да, оно.

Фотография солдата Красной Армии, взятого в плен в начале Великой Отечественной войны

Интересный и весьма показательный случай приключился лично со мной при общении с кинопродюсером. Мы обсуждали съёмку полнометражного фильма по оригинальному сценарию: молодёжная комедия с фантастическим допущением. К тому времени были готовы синопсис и первый вариант сценария. Не хочу хвастаться, но история получалась интересная и весёлая, по признанию продюсера — абсолютно отвечающая его замыслу и полностью соответствующая жанру. Другими словами, на встрече всем понравилось всё. Затем продюсер взял пару дней на размышления, а на следующих переговорах неожиданно попросил изменить одного из персонажей — полицейского, сделав его продажным. И добавить “что-нибудь про коррупцию”. Потому что “его редакторы считают, что так нужно”. В тот момент я ещё не понимал всей глубины возникшего идиотизма и попытался напомнить собеседнику, что предполагаются съёмки игрового молодёжного кино, сугубо развлекательного, далёкого от социальных проблем и уж тем более — от обличительной риторики. И в существующий сценарий продажный полицейский в компании с “кем-нибудь про коррупцию”, не впишутся, они его сломают. Однако необходимость “изменений” не подвергалась сомнению, вопрос заключался только в том, кто внесёт их в сценарий. Я отказался, попросил нигде не упоминать моё имя, а продюсер без труда отыскал пару услужливых сценаристов, готовых вписать в историю хоть “какого-то коррупционера”, хоть поющего хомячка. Мы расстались. Через три месяца продюсер прислал мне получившийся сценарий и спросил, можно ли с ним что-то сделать, чтобы запустить в производство? Я бегло просмотрел опус и честно ответил, что его можно только сжечь. Больше мы с тем продюсером не общались. Фильм снят не был.

Положения, которые прозвучали в этой части статьи, могут показаться спорными. Ну, действительно, как может повлиять на восприятие государства образ продажного полицейского? Заложенная в сценарном замысле идея противостояния гения бездушной государственной машине? Это ведь всего лишь кино. Книга. Выдумка. Я соглашусь: выдумка. Но добавлю одно слово: время. И не один фильм, не одна книга, а постоянно повторяющаяся тема. Постоянное внедрение установок, которое в конечном итоге приведёт к тому, что глупый “Коля из Уренгоя” слезливо просит прощения за то, что наши деды убивали вторгшихся на нашу землю немцев.

Зазеркалье?

Нет, падение.

“Коля из Уренгоя”…

Для тех из нас, кто гордится своей историей, это сочетание стало нарицательным, вызывающее смешанное с брезгливостью недоумение, остальные вряд ли поймут о чём идёт речь и почему я уделяю “Коле” столько внимания. Но остальные вряд ли читают эту статью.

Появление “уренгойского мальчика” даёт нам повод поговорить о том, насколько важное значение культурный код имеет для формирования образа своего носителя. Какое влияние оказывает на самоидентификацию человека. Культурный код определяет, что заложено внутри нас: сопричастность к победителям, к народу, создавшему государство планетарного уровня, на протяжении сотен лет влияющим на ход мировой истории, или к полуграмотному сброду, способному исключительно на преступления. Человек гордый не станет унижаться перед агрессором, не сможет. А раз так, почему бы не лишить его гордости не только за историю своего народа, но и за сам народ? Представить слабым и недостойным наследником слабых и недостойных людей? Почему не показать дикарями их дикость, тем более что они не имеют ничего против? Если они сами готовы рассказывать о себе гадости?

Об этом — весьма показательная история русской парижанки Елены Кондратьевой-Сальгеро (хорошо знакомой читателям Fitzroy Magazine), которую она поведала в своём блоге:

Ничто так не объединяет, как общий праздник или общая скука. Причём скука гораздо сильнее праздника. Скука вообще сильнее всех прочих стимуляторов. Родство душ яснее прочего проявляется в едином источнике непреодолимой скуки, которую очень хочется преодолеть вместе. Поэтому я мгновенно навострила уши, услышав за спиной обращение рядового любознательного француза к из ряда вон выходящему по квалификации сотруднику (книжного магазина):
— Есть у вас что-нибудь из современной русской литературы, только не про войну и не про ГУЛАГ?
Я превратилась в слух. До слуха долетел задумчивый ответ продавца:
— Не про войну… Не про ГУЛАГ… Тогда только классика: Чехов, Достоевский. Есть современное русское про любовь, но там тоже с войной. Или с ГУЛАГом…
…
Интересуюсь (у продавца):
— А вы сами читали?…
— Ну, что-то такое, что у них там всегда и везде. И репрессии, репрессии! Люди мучаются. Любовь там, страдания, всех ссылают. Девушка, как мадонна. Рожает в лагерях. Вокруг стреляют…
— Война, что ли?
— И война тоже, конечно, это ведь русская литература…
…
— А вы сами что читаете? Из русской литературы?
— Меня больше классика устраивает — Чехов, Достоевский, Толстой. Так, для работы, почитываю всякие новинки, но для души — нет, не идёт всё это. Утомляет. Очень всё мрачно и тягуче. Тюрьмы, ссылки, КГБ…
— НКВД?
— Ну, что там у них всегда…

Всегда GULAG ™, всегда война, страдания и пьянство… Ну, и медведи с балалайками, конечно, куда без них…

Кстати, о пьянстве. Не так давно, в каком-то американском хит-параде первых книжных строк, достойное место заняла “Жажда” Андрея Геласимова, с запоминающимися и, видимо, “типично русскими” для американцев, словами: “Вся водка в холодильник не поместилась”.

Вы улыбнулись?

Безусловно, смешно. А главное — очень точно. Ведь благодаря слаженным усилиям условных современных писателей, сценаристов, драматургов, режиссёров и прочих условных творческих деятелей, весь мир приблизительно в курсе, что русские — не свободные люди, живущие в большой, свободной стране, а “эти дикие русские”, которые в перерыве между пьянством и беспорядочными сношениями загоняют друг друга в GULAG ™. Вам всё равно что о вас думают? Хороший ответ. Проблема только в том, что как о вас думают, так с вами и будут поступать. А вторая проблема заключается в том, что вырабатываемые ими творческие продукты товар не только экспортный, но и внутренний, убеждающий читателей и зрителей, что все мы, каждый из нас, сотканы исключительно из пороков. Как же нам удалось создать великую страну, с богатейшей культурой и развитой наукой? А задаваться неудобными вопросами в современных творческих продуктах не принято: от них карточный домик рассыпается.

Вам по-прежнему смешно?

Улыбнитесь.

Идея взлома и переформатирования культурного кода в антикультурный, приводящий к ослаблению и разрушению базовых настроек, не нова. Она представляет собой долгий, но весьма перспективный в стратегическом плане инструмент управления коллективным бессознательным, который уже доказал свою эффективность на практике. Его важнейшее преимущество заключается в воздействии на культурные ценности, которые, с точки зрения рядового обывателя, являются непонятным или маловажным “активом”. На первый взгляд, глупо и нелепо сравнивать нефтяную вышку с библиотекой, но если мыслить не размером сиюминутной прибыли, а временем, то можно увидеть, как потерявшие культурный код люди отдают чужакам и богатства, и власть над собой. Отдают своими руками. Без боя и кровопролития.

Потому что нет на свете ничего сильнее Слова.

Полная версия: Вадим Панов, FITZROY.