Усадьбу, отданную простолюдинам, ремонтировать нельзя

С wi-fi, но без воды и канализации

Как особняк Хомякова стал домом бывшим работникам совхоза

В некогда богатой усадьбе философа Алексея Хомякова сейчас соседствуют и филиал Тульского историко-архитектурного музея, и жилые квартиры. Каково это жить в усадьбе? Корреспондент «АиФ в Туле» пообщался со «счастливыми обладателями» комнат в особняке 19-го века.

Квартиранты

Мы поднимаемся на второй этаж по грубой деревянной лестнице. Она ещё крепкая, но вот перила уже предательски пошатываются под рукой. Сам подъезд тоже весь из дерева: в одном углу стоят какие-то ящики, на них сверху горшок с молочаем, другой угол завешен клеёнкой. У пары окон не хватает стекол.Это подъезд. Необычный, но и дом тоже не прост.

Открываем дверь на втором этаже и попадаем в сумрачный коридор, образовавшийся между тонкими перегородками, за ними – квартиры. На дверях висят почтовые ящики, которые выглядят покрепче самих стен. У кого-то лает собака.

«Так, здесь никого нет. Все, наверное, на работе», — говорит Ольга Сторожко.

Она заведующая филиалом «Усадьба А.С.Хомякова». Вместе мы выходим обратно на лестницу.

— Ольга Михайловна, люди ведь здесь и зимой живут? Прямо тут, да?

— Конечно, и зимой тоже.

— Здесь, наверное, холодно.

— Да нет, квартиры отапливаются. Только подъезд нет.

И всё равно передёргивает от мысли, какие сквозняки здесь гуляют в промозглые дни. Таких «квартир» по все усадьбе почти два десятка. 12 семей живут официально, ещё шесть – нет. Но на деле никто из них не имеет юридических прав на свои дома, хоть и получили люди их вполне законно. Все эти «временные жилища» в бывшей дворянской усадьбе раздавали работникам совхоза «Богучарово» ещё при советской власти и в 90-х. Здесь же, в главном доме были и местное ДК, и почта – последняя съехала совсем недавно. Потом совхоз распался, а проблемы остались.

Теперь – это медленно разрушающийся памятник федерального значения. Территория разделена между муниципальным музеем и бывшими совхозниками. Правда, юридически и те, и другие – лишь гости.

Была контора, стала усадьба

Музей занимает на правах арендатора половину главного дома. В оставшейся половине, флигелях, Доме управляющего и оранжерее живут люди – в основном, пенсионеры.

В усадьбе есть газ, электричество и отопление, а также музейный Wi-Fi, но нет ни воды, ни канализации. В советское время была и баня, но её уже много лет как не существует. Все удобства – во дворе, а если нужна вода, то при любой погоде приходится идти к колонке – единственной на всю округу. Провести коммуникации самостоятельно ни у кого нет прав, так как усадьба – это федеральный памятник. По этой же причине ТИАМ [Тульский историко-архитектурный музей] даже при желании не может заниматься её восстановлением.

Жильцы усадьбы к своему проживанию в усадьбе относятся философски. Во-первых, всё лучше, чем без крыши над головой. Во-вторых, мало кто верит, что что-то изменится. По крайней мере, при их жизни. В-третьих, ко всему привыкаешь.

«Мы родились и выросли здесь», — говорит пенсионерка Елена Бушуева. Сама она живёт в частном доме в посёлке, а в бывших дворянских комнатах проживает её сын.

На вопрос «Были ли Вы внутри музея?», женщина удивлённо отвечает:

«Ну, конечно! Это сейчас он стал усадьбой, а раньше здесь была обычная контора, почта была, все мы ходили сюда».

Дом управляющего

Венера Горбатенко «арендует» помещение в бывшем Доме управляющего – отдельно стоящем двухэтажном строении. У неё небольшая квартирка на нижнем этаже, которую она делит вместе с сестрой.

«Мы приехали в Тулу в 1996-м году из Таджикистана. В то время там была гражданская война. Работали здесь в совхозе «Богучарово», жили в общежитии, потом совхоз нам предоставил жильё в этом доме – на две семьи, правда. Получилась квартира с подселением. Дети выросли, разъехались, а мы с сестрой здесь остались».

«Дети снимают квартиры в Туле сейчас, потому что никакой перспективы выселиться отсюда нет, — рассказывает Венера Вениаминовна. — Все счета за коммуналку оплачиваем сами, они приходят на нашу фамилию. У нас есть газ, электричество и отопление от котельной. Уже плюс – печи не топим. Туалет во дворе, колонка за углом. Моемся в детской ванночке в доме или к детям ездим».

Венера Вениаминовна проводит нас за угол дома и показывает на крышу: шифер на ней ощетинился, как всклоченный деревенский пёс. Того и гляди рухнет. Но чинить её самостоятельно ни жильцы, ни тульский музей не имеют права. Приходится долго и упорно согласовывать все работы с федеральным центром, а у него, как водится, и так забот хватает.

Вдобавок к аварийной крыше есть ещё и аварийные деревья – огромные дубы, нависающие над домом. Такой, если упадёт, то уже и крышу чинить вряд ли придётся – не поможет.

«Мы каждый год надеемся, что что-то изменится, что нас переселят. Просили депутатов, просили Авилова, но это земля федеральная, наши муниципалы тоже ничего не могут сделать. Здесь остались те, кому деваться некуда – пенсионеры в основном. Купить жильё сейчас очень дорого».

При этом, внутри самой квартиры Венеру Вениаминовну всё в целом устраивает.

«Так-то здесь хорошо, тишина, покой, огород свой – нам нравится. В городе хуже, мы привыкли к этой тишине. Нам бы хоть сделали крышу и убрали эти деревья, дом бы не рушился. Ведь ему уже 200 лет, раньше дома на совесть строили, стены здесь толстенные, крепкие. Ещё столько же простоят, наверное».

Плесневая комната

Нина Ивановна суетливо ищет старые газеты, чтобы «на лавке сидеть было удобнее». Вокруг неё вьётся чёрно-белый кот, трётся об ноги. Пенсионерка тоже живёт в Доме управляющего, но её квартирка находится ниже, чем у Венеры Вениаминовны, практически вровень с землёй.

«Вы только зайдите домой, понюхайте воздух – не могу я так жить, я задыхаюсь там, невозможно», — говорит Нина Ивановна. И плачет.

На первый взгляд, комната выглядит как обычная бабушкина квартира: советский платяной шкаф, старые ковры на стене, ковры на полу, но запах здесь, и правда, как в настоящем погребе: тяжёлый, влажный, плесневый. Кажется, что влажность пропитала все подушки и одеяла, а вероятно, так и есть. Стоит только опустить руку и пощупать мокрый палас, чтобы понять: от сырости здесь не скроешься.

Вы только зайдите домой, понюхайте воздух – не могу я так жить, я задыхаюсь там
Нина Ивановна по очереди достаёт из шкафа вещи: кофты, полотенца, простыни — показывает их и причитает, что не успевает стирать бельё, как оно уже «с этим запахом».

«Раньше я в другом доме, рядом, но он сгорел. В 2002-м году меня переселили сюда. «Мы временно вас, временно», — руководство сказало. Обещали дать другую квартиру, но больше никто не приходил потом. Недавно зимой я заболела опоясывающим герпесом, увезли в Областную больницу. Такой хороший врач там была, Ачкасова — просто золото. Она мне сказала, что всё пройдёт, но мне не надо нервничать. А как не нервничать?».

Нина Ивановна переехала в совхоз с четырьмя детьми после гибели мужа.

«Муж умер 18 марта 1974-го года. В Туле мы с ним жили в Доме молодожёнов на улице Металлургов. Хорошо жили. А потом я осталась одна».

Зимой Нине Ивановне, как и многим старикам из усадьбы, приходится совсем туго – ведь вода для готовки, стирки и мытья есть только в колонке. Поэтому дети забирают её к себе, но взять насовсем не могут – так она объясняет. И всё это время женщина ждёт внимания от загадочного и всемогущего «руководства» — то ли уже несуществующего совхоза, то ли посёлка. Нина Ивановна – человек старой, советской закалки, которому сложно принять, что, проработав всю жизнь на совесть, на пенсии можно получить только плесневую квартиру в полуподвальном помещении.

«Я работала комендантом в совхозе, в общежитии. Сколько директоров здесь сменилось, а я постоянно здесь была. Ни разу не опоздала, ни одного замечания не получила, никогда не отказывала в помощи и не ругалась ни с кем. Не пьяница какая-то. Не знаю, почему так со мной… У меня же квартира сгорела. Я такой человек, если меня обижают, не могу ничего говорить, я молчу. Только плачу».

Но когда мы просим Нину Ивановну попозировать для фото, она сразу утирает слёзы, бодрится и поправляет причёску. Берёт своего кота «Мальчика» на руки и улыбается. Чтобы в газете было красиво.

Пока мы общаемся то с одной жительницей, то с другой, остальные стоят неподалёку, никто не расходится. Что-то обсуждают с заведующей музея, спорят, вспоминают, смеются, охают – здесь музей и люди не по разные стороны. Хотя одни хотят восстановить и сохранить старинное имение, а другие хотят просто нормально пожить, все понимают, что они по одну сторону баррикад и зависят от воли всесильного «руководства».

Мы уже ходим и слышим вопрос в спину от одной из женщин: «Думаете, что-то изменится?»

Мы очень на это надеемся.

Наталия Новикова, «АиФ в Туле»