Как поссорились

180 лет назад это было написано уроженцем украинской Полтавы, великим русским писателем Н. В. Гоголем. (К слову, братские народы и до него уже добрались, чтобы поделить, выясняя, сколько процентов в нем москаля, а сколько — хохла. )

«Несмотря на большую приязнь, эти редкие друзья не совсем были сходны между собою.

Иван Иванович имеет необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно. Иван Никифорович, напротив, больше молчит.

Голова у Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз; голова Ивана Никифоровича на редьку хвостом вверх.

Иван Иванович только после обеда лежит в одной рубашке под навесом; Иван Никифорович лежит весь день на крыльце и никуда не хочет идти.

Иван Иванович бреет бороду в неделю два раза; Иван Никифорович — один раз».

Уровень жизни соседей был не эмиратским, конечно, но вполне себе приличным:

«Иван Иванович, лежа, долго оглядывал двор и думал про себя: „Господи боже мой, какой я хозяин! Чего у меня нет? Птицы, строение, амбары, всякая прихоть, водка перегонная настоянная; в саду груши, сливы; в огороде мак, капуста, горох. Чего ж еще нет у меня?“

Вопросы внешней политики и происки иностранных врагов интересовали их постольку постольку, а точнее, были они по фигу дворянам:

— Говорят,— начал Иван Иванович,— что три короля объявили войну царю нашему.

— Да, говорил мне Петр Федорович. Что ж это за война? И отчего она?

— Наверное не можно сказать, Иван Никифорович, за что она. Я полагаю, что короли хотят, чтобы мы все приняли турецкую веру.

— Вишь, дурни, чего захотели! — произнес Иван Никифорович, приподнявши голову.

Но, несмотря на консенсус и общий забор, взяли однажды и поссорились соседи. Они потом уж и вспомнить, наверное, не могли, из-за чего конфликт случился — а всего-то из-за старого ружья, висевшего на стене в доме одного из них. Не захотел Иван Никифорович менять свое ружье на бурую свинью:

— Вы, Иван Никифорович, разносились так с своим ружьем, как дурень с писаною торбою.

— А вы, Иван Иванович, настоящий гусак…

Слово за слово, салом по столу, но разборка разгорелась неслабая, с нотами протеста и привлечением всех имевшихся у сторон ресурсов. Одного из соседей поддерживала Агафья Федосеевна, славившаяся тем, что «отлично хорошо ругалась». Вредная баба в чепце и с тремя бородавками на носу разжигала:

— Ты, Иван Никифорович, не мирись с ним и не проси прощения: он тебя погубить хочет, это таковский человек! Ты его еще не знаешь…

У оппонента свой ближний круг имелся, под локоть толкавший. И понеслось: полиция, провокации с подпиленным сараем, иски в суд и все такое:

«Иван Никифорович Вышеизображенный дворянин, которого уже самое имя и фамилия внушает всякое омерзение, питает в душе злостное намерение поджечь меня в собственном доме».

Общественность, уставшая от свары двух соседей и понимавшая, что любые войны всегда кончаются миром, взывала к конфликтующим:

— Бог с вами, Иван Никифорович и Иван Иванович! Скажите по совести, за что вы поссорились? Не по пустякам ли? Не совестно ли вам перед людьми и перед богом! …

Да куда там, закусили удила стороны и — во все тяжкие. Было бы тогда электричество — точно ток по меже пустили бы. Спустя двенадцать лет автор в миргородской церкви увидел обоих: оппоненты одряхлели, обеднели, но на вышестоящий суд все так же уповали.

«Скучно на этом свете, господа!» — закончил свое повествование автор, которого, кажется, мало кто из нынешних перегревшихся голов вообще читал.

А стоило бы. Все же Гоголь был гений: то злосчастное ружье ведь так ни разу и не выстрелило.

Константин Леонов, «Молодой коммунар»