Туман стелился над землей. Закрывая горизонт, скрывал очертания предметов, душил редких замерзших прохожих. Все сущее словно плыло сквозь тягучую массу неведомой реки. Только свет фар отражался в мириадах ничтожных капелек воды, разгоняя серое марево указывал дорогу заблудившимся душам. Уставший водитель курил, не обращая внимания на клубы сизого дыма, медленно заполняющие салон переполненного автобуса. Пар от дыхания пассажиров смешивался со зловонием дешевых сигарет, запахом давно немытых тел бомжей, приторным ароматом поддельных духов и настоящего хлеба, оседал на окнах непроницаемой завесой. Теснота и скученность царили в салоне. Стоящие пассажиры наливались ненавистью к сидящим, те же, втиснутые носами в самую неприглядную часть анатомии стоящих, мучительно жалели об отсутствии подходящих булавок. Атмосфера медленно, но неуклонно накалялась. И взрыв грянул.
Ничья собачонка, невесть как забравшаяся под одно из кресел стала объектом пристального внимания соскучившегося карапуза. Истошный визг души, лишаемой хвоста, разорвал тишину. Народ немедленно разделился на два лагеря. Шумные сторонники несчастных и бездомных вступили в ожесточенный спор с обожателями чужих детей. Идентичные аргументы общечеловеческих истин, бросаемые противоборствующими сторонами в лицо друг другу, быстро подошли к концу и общая склока распалась на многочисленные яростные склочки, группирующиеся вокруг активистов. Существо неопределенного пола, закутанное в серый проеденный молью платок, отчаянно ругало власть. Ту которая есть и ту, которая будет. За свою веру и ее обман, за разбазаренные заводы и уворованные пенсии, за ушедшую молодость и наступившую старость. Проклятия и мат вперемешку с брызгами ядовитой слюны потоком извергались из перекошенного рта, забивая окружающих, лишая их малейшей возможности вставить хотя бы слово в бесконечный монолог. Слепой ненависти не прозреть, она может лишь заразить окружающих своей слепотой. Спорить с ней бессмысленно, переубедить — невозможно, понять — необходимо. В круговороте экономических реформ никто не удосужился позаботиться об адекватной и своевременной замене старых идеалов на новые. Святое место не бывает пусто, лишь вера может веру заменить. Та власть, что была, понимала это хорошо, и использовала неуклонно. Планомерно заменяя, а потом и совмещая Бога — с вождем. Новая, разрушая идеалы, не предложила ничего взамен. За то, чего не вернуть, не прощают. Серое существо будет до конца жизни ненавидеть любую действующую власть. Любого, кто стоит над ним и недостаточно доходчиво обещает повернуть время вспять. Но среди тех, кто закрывает лица и затыкает уши, всегда найдется один, желающий встать у окна. Пока те, кто мог спорить, отворачивались, к свежему воздуху пробился упитанный студент. Использовав две беспроигрышные карты — ненависть и ностальгию.
Медленно едет автобус в густом тумане. Подбрасывает пассажиров на ухабах. Потрепанного вида интеллигент спорит с затянутым в черную кожу молодым человеком в бескозырке. Спорят о Родине и счастье. Один из них, поверив сладким обещаньям, помог вандалам развалить страну. Его жена, бывший учитель, работает продавцом, сын вернулся инвалидом с необъявленной войны, но, воспитанный идеалистом, он не жалеет ни о чем. За Идеалы Свободы и Демократии готов идти на баррикады, с кровавой пеной у рта защищая чужое добро. Он скорее умрет, чем признает свою жизнь ошибкой. Другой — с жестким взглядом пронзительных глаз, верит только в себя, вождя и идею. Он готов разбить и то немногое что осталось, в немыслимой надежде построить новое из рассыпающихся кирпичей. Стиснутые телами они спорят до хрипоты. Как век назад поскрипывает черная кожа добровольного солдата новой ВКП (б) и пахнет псиной мокрое пальто интеллигента. Их идеалы постоянны, пересмотру и изменению не подлежат. Жизнь и реальность — всего лишь фон для движущих ими идей. Компания подростков, волею судьбы оказавшаяся рядом, внимательно прислушивается к спору. Они еще никому не нужны, их голоса ничего не стоят, но их выбор очевиден. Тень фюрера уже витает над ними.
У самой водительской кабины, разгоняя руками клубы сизого дыма, кто — то отчаянно и самозабвенно доказывает свое право на бесплатный проезд. Старик забыл пенсионное удостоверение дома. Вернее, в той холодной хрущобе с вечно протекающим потолком, которую домом постеснялась бы назвать кошка. ОИ получил квартиру в 59 и, тогда молодой и веселый, самозабвенно гордился ей. Молодость прошла, оставив по себе лишь счастливые воспоминания о годах застоя и скудный остаток недоразворованных государством средств ни сберкнижке. Он голосует за КПРФ. Бесплатный проезд да полуразрушенное жилье — все, что ему осталось. А еще — бесконечные истории о походах и песнях у костра, истории, которые с жадностью слушают внуки. Водитель переругивается вяло — ему очевидно, что взять со старика нечего и спор ведется «для порядка». Чтобы другим неповадно было.
От остановки к остановке по узкой дороге над пропастью едет автобус. Отпихнув интеллигента грязным локтем, прихватив себе на обед ничью собачонку выходит бомж. На руках у пьяной матери тяжелым сном забылся полузадавленный карапуз.
Прорезая яркими фарами туман летит навстречу другая жизнь, единицы, сделавшие верный выбор, в сверкающих авто обгоняют перегруженный автобус. От остановки к остановке увеличивается людская масса, напирает на кабину, теснит водителя. Лица бессмысленны, в глазах пустота — толпа ждет. Ждет того, кто победит в споре, того, кто займет единственное свободное место — место шофера и поведет автобус выбранным им путем. Желающих много, но реальных претендента два — отдохнувший у окна толстомордый студент и боевик с немигающим взглядом кобры. Они договорятся. И с новым водителем автобус поедет быстрее, по мокрой дороге, в тумане, сбивая в пропасть беззаботные легковушки, уплотняя людское стадо в армию, орду, банду:.
ВАЛЬДЕМАР ШЕДОУСПАН