Наталья Забелина, кузнец-оружейница
Зачем идти работать в кузницу в 16 лет
В юношестве я профессионально занималась легкой атлетикой. Сначала, конечно, хотела стать олимпийской чемпионкой, потом тренером. Но не сложилось ни то ни другое. Во времена развала Советского Союза нам перестали давать форму и обувь, исчез профессиональный подход, и мы все себя попортили — ноги, колени. В 11-м классе у меня начались проблемы со здоровьем: спорт мне бросать совсем не хотелось, и я решила, что летом отдохну, подлечусь и продолжу заниматься.
Моя старшая сестра Людмила вышивала гладью, и она познакомилась с кузнецом Валерием Коптевым, которому для выставки во Франции нужна была красивая скатерть. Он заказал ее сестре, и мы пошли вдвоем относить скатерть. Валера посмотрел на меня (а я была маленькая, худая и жилистая) и сказал: «Пойдем за дом, покажу тебе кузницу». Он попросил поднять 12-килограммовую кувалду, замахнуться. И позвал работать. Я всю ночь не спала, думала. А утром пришла к Коптеву. Я решила, что больше не вернусь в спорт, потому что головой понимала, что вылечить меня, наверное, уже нельзя. Кстати, я очень долго не смотрела потом никакие спортивные передачи — трудно пережить, что ты выпала из обоймы. Тогда мне было 16 лет.
Летом родители жили на даче, а мы в городе. Им я сказала, что тренируюсь утром и вечером, а днем у меня массажи, хотя сама работала в кузнице. Так я месяц протянула, а потом они узнали. Но со мной спорить невозможно, проще согласиться. В кузнице я все очень быстро хватала, была упертой. Может быть, это как-то напугало Валеру, и он дал мне возможность развиваться дальше — несмотря на страх, что какая-то девчонка его сделает. Мы проработали вместе три года, а потом я отделилась.
Свобода в ремесле
За 23 года эта профессия не стала для меня рутинной — если бы стала, то я бы, конечно, бросила. Я не могу от звонка до звонка делать одно и то же, а здесь я постоянно экспериментирую с дамаском — и он для меня все еще секрет. Это сталь, которая состоит из нескольких однородных сталей, сваренных между собой кузнечной сваркой. Обычный подход занимает где-то полдня (это три сварки и примерно 350 слоев стали), но если ты делаешь арт-объекты или начинаешь мутить с какими-то мозаиками, срок изготовления может доходить до года-двух.
Есть два пути в кузнечном ремесле: либо вы делаете массовку и получаете за это деньги, либо вы идете по голодному пути, когда создается одна эксклюзивная вещь для коллекционеров. Такие изделия уходят в историю, и это моя цель — создать новую страницу в истории украшенного оружия.
Когда я поняла, зачем я здесь, было очень сложно: совсем не было заказов, меня не понимали и не хотели принимать. Я рыла эту новую траншею на протяжении двух лет, доказывая, что я все делаю правильно. Я жила одна, у меня была съемная квартира и помещение, а еще надо было кормить сына. Денег ни на что не хватало, был очень сложный период в жизни. Тогда мне очень помог Валера и директор тульского завода Василий Исаков, который покупал мои клинки, только чтобы я могла выжить. А потом судьба свела меня с Олей, и все пошло как надо.
С Олей мы познакомились почти семь лет назад. Она фотограф, и однажды к ней пришел коллекционер, чтобы сфоткать изделия, — и она начала потихоньку в них влюбляться. Оля стала заказывать клинки оружейникам, но они видели, что это девчонка, — и до свидания. Тогда она написала мне имейл и заказала два клинка — нашла меня по клейму на изделии. Я приехала к ней в Москву, чтобы отдать заказ, и мы договорились, что она приедет сфотографировать мои изделия. Вскоре она переехала в Тулу, и все эти годы мы работаем вместе. Оля рисует эскизы, делает рукоятки, скримшоу (рисунок по кости), все очень сложное.
О публике и выставках
Тех, кто работает как мы, всего 2–3 человека на всю страну. Когда мы приезжаем на выставки за границу, нам говорят, что русские не могут так работать, вы нас обманываете, у русских всегда что-то недоделано: допустим, идеальный клинок, все хорошо, но рукоятка недовычищена, завиточек недовит, что-то недорезано. Мы вообще ломаем стереотипы, у нас ножи очень необычные. Раньше я говорила: «Смотрите на клинки как на картину». Мы устали рассказывать, что эти ножи не должны резать, и теперь я говорю: «Не нравится — не буду объяснять, нравится — спасибо». Сейчас люди, которые приходят на выставку, заряжаются этими работами.
В России почему-то заведено, что если ты засветишься за рубежом, здесь тебя начинают воспринимать и слышать. В какой-то момент я поняла, что если мы не будем выезжать за границу, здесь у нас не будет никакого движения. Первая выставка у нас была в Израиле, где вообще нет понимания ножа. Но в Израиле живет Дэвид Даром — дедушка, который много лет ездит по выставкам и фотографирует мастеров и их изделия. Он издает мировую книгу, и если ты напечатан в ней, то в глазах коллекционеров ты поднимаешься очень высоко. Вот и мы поучаствовали в этой книге. Потом пошли выставки во Франции, Италии, Америке.
Наши заказчики — разные люди. Последнее время и женщины стали обращаться. Мы уже приучили мужчин к тому, что мы женщины-оружейницы. Мы не набираем заказчиков, они сами появляются. Но нам все сложнее делать, потому что мы хотим, чтобы люди принимали то, что мы сделали, а не наоборот. Тут есть борьба. Когда мы делаем работу, мы впадаем в некий транс, просто пропадаем и забываем время, все на свете. По-другому не умеем, поэтому у нас есть коллекционеры, которые по два-три года ждут работу.
О трудностях и стереотипах
Я всегда понимала, что это тяжелый путь, но когда у тебя 25 раз не получается что-то одно, ты делаешь какой-то заказ, а он не выходит, и если ты не сделаешь, то не сможешь прокормить своего сына, то тебе так выламывает. Стоишь, рыдаешь, не знаешь, что сделать, ненавидишь это все. А потом проходит, успокаиваешься — видимо, эта злость необходима.
Лет 10 назад я сказала бы, что где наша не пропадала, а сейчас скажу, что это самая грязная, сложная, опасная профессия для любого человека. Пыль угля попадает в легкие, а когда работаешь на точиле даже в респираторе, на зубах все равно скрипит. Это все остается в организме. Когда куешь, от вибрации начинает ломить руки, суставы, спину. Я знаю, что надолго меня не хватит, — может, еще лет пять. Мне жалко, что я поздно поняла, для чего этим занимаюсь.
Я считаю, что мы живем в замечательном времени, когда, по всей видимости, все труды феминисток (спасибо им за это, хотя я не в их рядах) принесли свои плоды: благодаря им многие профессии, многие двери стали открытыми. Я считаю, что человек, вне зависимости от пола, должен сам решать, калечить себя или нет. Женщины сейчас, несмотря на то что во многих сферах занимают какое-то положение, все равно остаются женщинами. Они приходят домой, так же стирают, готовят, за детьми ухаживают. Ничего из этого не пропадает, а, наоборот, только усугубляется. А мужчины как-то очень ревностно к этому относятся. Но мы не хотим у них ничего отнять, мы просто хотим заниматься тем, что нам нравится, и не надо говорить, что это неженское дело.
Полная версия: © Нина Фролова, «Афиша Daily»
С бесконечным уважением к жизненной позиции Натальи, словами поддержки и благодарности!
Именно такими людьми — фанатично преданными делу — держится и развивается Ремесло, которое создаёт материальную историю России.
Жаль здоровье, увы, это вещь невосполнимая.
Выход только в переходе на «тренерскую работу» — предать эстафету ученику
простите опечатку: конечно ПЕРЕДАТЬ эстафету ученику