Манифест исторических неудачников
На неделе премьер-министр Медведев утвердил «концепцию политики по увековечению памяти жертв политических репрессий». Это, если кто забыл, та самая пресловутая «десталинизация» – которая вызвала возмущение в обществе ещё в 2011 году, которая была аккуратно «закопана» тов. Путиным и которую в министерстве культуры даже не пустили на порог.
В принципе, можно было бы порассуждать, в ходе каких интриг это оказалось на столе главы правительства, какие «башни», «сигналы» и «смыслы» тут нафантазированы…
Но мы этого делать не будем. Неинтересно.
И вот почему.
За прошедшие несколько дней официальный правительственный документ вызвал реакцию… да никакой он реакции не вызвал. Я специально смотрел. Бесстрастный «гугл» не фиксирует никакого бурления в медийном пространстве, кроме дежурно-информационного (да и то – в минимальном количестве). Оголтелые «демократы» вяло чего-то проповедуют, оголтелые «сталинисты» вяло дают отлуп… С накалом страстей четырёхлетней давности не то что не сравнить – даже предмет сравнения отсутствует. Ибо нет его, накала-то.
Вот это и есть самое главное и самое отрадное.
Потому что четыре года от «десталинизации» до «десталинизации» страна прожила не зря.
Четыре года назад общество увидело в «десталинизаторах» нешуточную угрозу. Даже не потому, что энтузиасты национального самоуничижения и предательства были тогда в должностях, статусах и медиа-авторитетах – они, признаться, и сейчас не бомжуют. Тут обратная зависимость: эта публика была опасной ровно в той степени, в которой общество видело исходящую от неё очевидную угрозу, но не было уверено в своей способности угрозу отразить и тем более – в своей способности диктовать собственные мировоззренческие установки.
Собственно, если кто забыл, «десталинизация» – то есть, назовём вещи своими именами, идеология национального унижения и исторического поражения – и была в ту пору мировоззренческой установкой. Доминирующей. Всего четыре года назад.
Да, это и четыре года назад было идеологией маргинальных меньшинств. Но меньшинства тогда казались огромными и грозными – из своих телевизоров, из своих кабинетов, оснащённые методиками, институтами, «общепризнанными авторитетами» и признанием «цивилизованного Запада».
Но они, эти меньшинства, были опасны не своей силой. Они были сильны, потому что страна считала себя идеологически слабой – дезориентированной, разочарованной, потерянной.
Тогда, четыре года назад, от «десталинизации» худо-бедно отбились. Но она никуда не делась – просто притаилась в ожидании удобного момента.
И ой как вовремя дождалась.
«Десталинизация» пролезла в окно – и… оказалась, как модно было в своё время говорить, «в другой стране». То есть в той же самой – но четыре года спустя.
Что волновало страну и чем она занималась эти четыре года?
Давайте вынесем за скобки «крымнаш», оборонку, курс рубля, обустройство городов и строительство заводов. Останемся в том же пространстве, что и «концепция десталинизации» – то есть в пространстве символов и понятий историко-культурной самоидентификации общества.
И мы увидим, что граждане и государственная власть заняты одним и тем же: они финансируют (именно вместе – граждане и власть!) и ставят памятники Владимиру Крестителю и Главковерху Сталину, солдатам Первой мировой, императору Александру I и маршалу Рокоссовскому, они смотрят фильмы «Битва за Севастополь» и «Территория», они всем миром сбрасываются на съёмки «28 панфиловцев».
Эти символы – об одном и том же. Россия умеет скорбеть об утратах, Россия умеет переживать неудачи. Но идеология России – великодушие, справедливость, созидание и Победа. Это идеология – не придуманная Путиным и не закреплённая в Конституции. Она выкована веками русской истории, она вбита в генетику и спинной мозг. Она просто есть.
И вот к этой России «десталинизаторы» обращаются со своим манифестом. А ведь «концепция» – именно политический манифест (см. раздел I прилагаемого документа). Манифест, как и было сказано, идеологии национального унижения и исторического поражения. Со всем положенным по инструкции набором лжи про «миллионы жертв» и «утрату преемственности» и шаманских заклинаний про «правовое государство» и «мировое сообщество». И всё это забавно «уравновешено», в свою очередь, верноподданническими мантрами про «не дадим очернять».
Ну, в общем, «каким ты был, таким ты и остался».
И вот со всем этим интеллектуальным богатством граждане обращаются к «Бессмертному полку». Там ещё и некие «образовательные программы» предусмотрены – есть даже шанс, что их куда-то внедрят, что в телевизоре что-нибудь покажут. Кому всё это, интересно, хотят втюхивать? Вот этим в целом?!
Вот этим конкретно?!
Бесполезно. Это поколение, поколение «Бессмертного полка», уже сделало свой исторический и даже генетический выбор: они избрали судьбу не лузеров, а победителей. Кто бы мог подумать?
Это не значит, что грядущая триумфальность уже предрешена. Напротив: проросшая в гражданском обществе идеология Победы нуждается в политическом фиксировании, в политической «легализации» и повседневном прикладном воплощении – не как статья Конституции, а как ценностная и не обсуждаемая норма. Ну, принято так в России исторически – чтобы первые лица внятными словами и делами не стеснялись регулярно подтверждать, что «социальный заказ» принят к исполнению.
Это и есть задача для «политического класса» – к слову, не больно-то и сложная: не «отгавкиваться» и не «искать равновесия» с меньшинствами, а продвигать созидательную идеологию с надёжной опорой на гражданское общество. К слову, в этом даже нечто демократическое есть.
…А манифест пораженческих меньшинств при таком раскладе – он не «выстрел в спину» «Бессмертному полку». И даже не «плевок вдогонку». Это – жалобный и истеричный визг неудачников с обочины русской истории.
Писк, который страна даже толком не услышала.
Ведь и мы с вами сегодня никого не разоблачаем и ни с кем не спорим. Неудачник остаётся неудачником, обречённый на поражение поражения и дождётся. Недостойно ни споров, ни разоблачений. Достаточно просто зафиксировать. Для приличия.
Это, собственно, всё, что я имел сказать в данной заметке по данному новостному поводу.
Андрей Сорокин, «Однако»