Разрушение Островского

Воинствующая пошлость, или «Отчего люди не летают…» на тульской сцене

Шел домой после спектакля и думал: что мне это действо напоминает? В течение двух с половиной часов на глазах у почти пустого зала происходило разрушение пьесы А. Островского, «по мотивам» которой якобы поставлен спектакль, жанр которого кокетливо назван «Невозможность трагедии в 2-х действиях» (кстати, почему трагедии? «Гроза» ведь не трагедия, а драма, не так ли?). Шел и думал: «За что зритель любит драматургию Островского? Прежде всего, за достоверность характеров, удивительный, яркий язык персонажей, за те коллизии, которые мы переживаем вместе с актерами. При хорошей игре зритель просто не может не стать участником театрального действа, так оно захватывает. Но происходит это только при хорошей игре и умном режиссере, который пьесу ставит. И задача режиссера, в идеале, не заниматься «новым прочтением» драматического произведения, а помогать актерам раскрывать образы своих персонажей. В идеале… Но для этого режиссер должен быть не соперником автора, а своеобразным переводчиком его произведения на театральный язык — язык интонаций, движения, жестов.

Так вот, действо, с которого я возвращался домой, не имело ничего общего с попыткой раскрыть, объяснить зрителю замысел великого драматурга. Что же это было?

А было, мне кажется, вот что: режиссер-«новатор» не захотел утруждать себя проникновением в классику и пошел по самому легкому пути. Вместо характеров — схемы (актерской игры вообще нет, им нечего играть: сюжет разрушен, диалоги отсутствуют, есть только позы и летающие по сцене ведра), вместо действия — статические композиции, обращение к зрителям с вопросами, ответы на которые заранее ему известны, что бы там ни говорили зрители. Отсюда фальшь, имитация. Диалога не получилось…

Разрушено все. Куски текста (от пьесы остались именно куски текста!) Островского рвутся, к ним дописывается совершенно чуждые им по стилю предложения, вставляются какие-то неуместные цитаты из Достоевского, Чехова, часть персонажей вообще отсутствует.

Рассказ о судьбе молодой женщины, о ее любви, ее терзаниях, приведших к трагическому концу, невозможен без передачи той косной, нетерпимой атмосферы, в которой разворачивается действие. Иначе — ничего не понятно. У Островского каждый персонаж вносит свои штрихи в эту общую картину «тёмного царства» (лучше Белинского ведь не скажешь!), а на сцене мы видим юных девушек в стилизованных под XIX век нарядах (опять схема: все одного цвета), бестолково бегающую Кабаниху (это Кабаниха-то, с ее характером, будет бегать!), откровенно пустого Кулигина, камень в ведре, который называется сердцем (вспоминается, как у Ильфа и Петрова в рассказе о постановке «Женитьбы» вместо персонажа с фамилией Яичница на сцену выносили огромную сковороду с глазуньей), и пр. И невыносимо «красивые» позы, которые по разным поводам принимают герои.

В общем, имя всему этому — воинствующая пошлость. Не могу я поздравить Тульский драмтеатр с удачным выбором главного режиссера. Зияющие пустоты в зрительном  зале говорят о том, что я в этом не одинок.

И вот еще что подумалось: можно ли живописное полотно (ну хоть Поленовское «Христос и грешница» воспроизвести художественными средствами, присущими плакатному стилю? Наверное, можно, но в итоге получится карикатура. Так и в нашем случае. Пир духа!

Анатолий Филиппов (filantoc)